После самого короткого премьерства в истории Великобритании не остаётся сомнений в том, что социалистическая интенция стала абсолютным мейнстримом в мировой политике.
Социалистическая повестка становится ядром у всех влиятельных политических элит — как соискателей властного мандата, так и удерживающих его — во всех развитых странах. А это означает, что мы должны трезво понимать неизбежные угрозы и разрушительные последствия для цивилизованного мира, которые несёт в себе фактический социализм как система социально-политического и экономического устройства.
Я умышленно не использовал здесь термин «идеология» по одной очевидной причине: нынешний социализм не является идеологической доктриной, под которую меняется экономико-политический порядок. Сегодняшние метастазы государственного расширения — это последовательные изменения изнутри политического мейнстрима, которые вуалируются в политической публичной риторике прежними постулатами о бесценности рынка, свободы, предпринимательства, примата личностных прав и т.д. Такие изменения по своей природе эволюционны и не имеют мгновенного эффекта, поскольку шаг за шагом расширяют права государства с одновременным более или менее линейным дотированием населения и последовательной привязкой экономических агентов к государственному перераспределению.
Вся экономическая и социальная политика развитых стран после 11 сентября 2001 года была направлена именно на это: на фактическое расширение государственного мандата на перераспределение. Широчайший спектр внешних и внутренних угроз, начиная с террористических атак, продолжая киберпреступностью и заканчивая пандемией, стал логичным фоном для трансформации политического сознания западного общества, усвоившим одну доминирующую идею: опасности и неопределенности современного мира диктуют необходимость максимального протекционизма.
В логике социального контракта, общество добровольно согласилось на расширение прав и возможностей государства взамен уменьшения своих прав и возможностей. Добровольно — не значит осознанно, причем это касается как общества, так и государства. Скорее здесь идёт речь об обусловленном поведении и общества, и государства в лице политических элит.
Я бесконечно далек от бестолковой конспирологии, к сожалению присущей крайнему спектру «правой» мысли, навязывающей мифы о мировом правительстве и пропагандирующей управляемость всеми мировыми процессами какими-то мифическими титанами. Не имея никакого желания комментировать все эти теории заговоров, скажу только, что сама по себе идея о том, что социально-экономические процессы можно моделировать, конструировать и управлять ими в заданном векторе в длинной перспективе, противоречит самой сути либертарианской философии, буквально постулирующей следующее: невозможно учесть все факторы и возможные конфигурации для целевого манипулирования социальными процессами и экономикой как сложными открытыми самоорганизующимися системами.
Однако очевидно, что адаптация, вызванная условно-внешними триггерами, стала вполне эндогенным процессом трансформации социально-политических предпочтений и того самого обусловленного поведения как общества, так и политических элит.
При этом надо понимать, что такое положение дел максимально выгодно прежде всего политическим элитам как политическим рентным предпринимателям. Возникший спрос со стороны общества на патернализм и протекционизм политические предприниматели стали рассматривать как безусловную возможность получить выгоду сегодня и завтра. Это привело к дальнейшей интенсивной стимуляции такого спроса у населения, определяя траекторию движения в расширяющейся спирали: чем больше, тем больше.
Большая проблема только в том, что такой подход резко сужает горизонты планирования политических предпринимателей, что означает их нежелание, возможно перерастающее порой в неспособность, проследить губительность удовлетворения и поддержания таких интенций населения в более длинной цивилизационной перспективе.
Последствия этой эрозии мы наблюдаем и живем в них последние 20 лет. Непомерное расширение государственных расходов и рост социальных дотаций стали возможными естественно за счет гипертрофированного монетарного расширения и глубокой и широкой экспансии государства в экономические процессы.
С одной стороны, государство постоянно поддерживает плохие и неэффективные компании, забирающие на себя ресурсы, которые могли бы быть использованы значительно эффективнее более успешными бизнесами. С другой стороны, рост налогов и ужесточение регуляций, неизбежных для реализации такой политики «всеобщего благоденствия», больнее всего бьет по тем самым более эффективным экономическим агентам, которые и являются основной движущей силой рыночной экономики, создавая рабочие места, разрабатывая и внедряя в широкое использование новые технологии.
В то же время активный рост инфраструктурных госпрограмм и госзаказов, являясь еще одним видом госрасходов, искажает конкурентную среду и возможности для рыночных игроков, сосредотачивая все больше возможностей в руках политических элит.
Социализм — это фактически линейное перераспределение государством благ напрямую населению. Забота о населении, выражающаяся в прямом перераспределении в его пользу, в итоге оборачивается усугубляющимися кризисами и в конечном счете крахом. Если государство напрямую перераспределяет блага населению или, по крайней мере, все больше погружается в такой модус экономической и социальной политики, это автоматически означает уменьшение возможности предпринимателей и производителей.
Гипертрофированное монетарное расширение, как и программы количественного смягчения, были, фактически, движением именно в таком направлении, в направлении фактического социализма. Государственный леверидж ориентирован в первую очередь на потребителей, т.е. на раздувание потребительского спроса. Количественное смягчение и выкуп плохих активов на баланс — фактическое вмешательство в конкурентную рыночную среду, цель которого в том же самом — сохранить потребительский потенциал и социальную стабильность через сохранение занятости, даже если это занятость на неэффективных производствах.
Именно в квази-социалистической парадигме бедные живут за счет богатых все лучше, а богатые начинают жить все хуже. Но именно богатые, а значит наиболее предприимчивые и производительные, создают добавленную стоимость и обеспечивают технологическое развитие, позволяя менее богатым жить лучше за счет участия в создании благ и повышении производственной эффективности, а не за счет получения благ напрямую, «ни за что», без участия в этом процессе.
Задача государства не в том, чтобы у одного, наиболее успешного, отнять, а другому, менее успешному, отдать. Задача цивилизованного свободного государства в том, чтобы обеспечить возможность создания добавленной стоимости и участия в этом процессе наибольшего количества людей. Вот это является истинной инклюзивностью, а вовсе не то, что сейчас имеется ввиду левыми правительствами развитых стран, то есть выравнивание неравенства за счет государственного, фактически, директивного перераспределения от более богатых к менее богатым.
Но для того, чтобы обеспечить такие условия, государство должно отказаться от многих вещей, которые оно уже прибрало к рукам. Самое главное — оно должно резко снизить перераспределительный мандат и создать позитивные рыночные условия как стимул для предложения, т.е. производства, а не стимулировать спрос, т.е. потребление.
Для этого необходимо улучшить конкурентную среду и перестать давить экономику госзаказами и поддержкой неэффективных компаний, для этого необходимо ослабить оградительные регуляции, для этого необходимо снизить налоги, для этого необходимо уменьшить социальные расходы, для этого необходимо, наконец, выровнять и стабилизировать инфляцию — резко сократить и привести монетарное расширение как минимум к правилу Фридмана.
Но для того, чтобы такие решения были реализованы, необходим стратегический взгляд и более длительные горизонты планирования всех социально-политических акторов, поскольку последствия таких решений завтра могут быть болезненными, хотя необходимыми и очищающими. Смелость принимать такие решения и думать вдолгую взяли нас себя в свое время Рейган, Тэтчер и Коль, в результате чего мы получили два десятилетия — 80-е и 90-е — экономического роста, социальной стабильности и технологического развития в развитых странах. В качестве положительных экстерналий мы получили к тому же либерализацию и демократизацию жестких автократий — СССР и Китая.
Нечто подобное собиралась сделать Лиз Трасс. Снижение налогов для богатых и бизнеса, уменьшение соцрасходов, сохранение жесткой монетарной политики стали основными точками в ее программе. Резкая реакция и неприятие таких мер и обществом, и инвесторами, и, самое главное всеми политическими элитами, включая ее однопартийцев, говорит только об одном: никто не хочет окончания вечеринки и похмелья завтрашнего дня.
Реакция рынков и рост доходностей государственного долга не говорит о неправильных решениях г-жи Трасс, это говорит лишь о том, в каком хрупком и неустойчивом положении находится экономика и социальная система, если любые санационные решения вызывают такую паническую и истерическую реакцию. Это экономическое состояние – результат той самой политики левого крена и этатизма последних 20 лет в развитых странах.
Лиз Трасс предприняла робкую попытку принять именно такие сложные очищающие решения, попытавшись подумать в долгую. Результатом стало фиаско ее инициатив. Причина такого конца очевидна: политические элиты не готовы отказаться от своих расширяющихся прав и возможностей по рентному политическому предпринимательству, а население, инвесторы и производительный бизнес не готовы терпеть неудобства сегодня для того, чтобы получить действительно большие возможности завтра.
Система в плохом равновесии, и пока ни одна из сторон не хочет его нарушать, до момента, пока не возникнет соответствующий триггер. Плохая новость только в том, что в современном мире, этот потенциальный триггер рискует быть куда более опасным и разрушительным, чем все известные до этого.
А пока скажем Лиз Трасс спасибо. Она опередила свое время. Она хотя бы попробовала.